Я забыла тепло. Я потеряла себя в глупом шуме разрушающихся колонн, лестниц и целых стен, меня размыло потоком слез, которые единственные в этом мире не могут быть соединены со словами "фальшивые" и "несуразные". Объясните мне только, этот мир - это какой? Мне сказали, что все, что было раньше - сейчас лишь хрупкая иллюзия боли, все самое страшное закончилось пять лет назад; защитная корочка уже закрыла почти все глубокие раны на сердце каждого, кто потерял частичку себя в этой войне. Простите, в той войне. О, Боги, все происходящее слишком сложно для восприятия моим крошечным разумом. Пожалуйста, посмотрите мне в глаза и скажите, что это все неудачная злая шутка.
          Профессор МакГонагалл нашла меня в школьной библиотеке, свернувшейся калачиком на полу и тихонько скулящей от разрывающей изнутри боли. Только что, я точно помню, мы вздрагивали от давящего на уши, голову, душу грохота, ждали спасения или даже новостей о том, что нам не удастся выжить, а потом словно мифические нимфы волшебной пыльцы мне в глаза насыпали. И пока я пыталась ладонями убрать танцующие разноцветные звездочки, мысленно повторяя "не бойся, все закончится, впереди бесконечное будущее", все вокруг исчезли. Испарились словно роса по утру, не оставив после себя даже нашивок от мантий, а я почему-то осталась сидеть в объятиях четырех стен и нескольких десятков книжных стеллажей. Я обошла эту библиотеку вдоль и поперек, выглянула в пустой темный коридор, который только что, я вам клянусь, буквально пару минут назад, он был полностью покрыт пылью от разбитых каменных блоков, вырванных из стен сильнейшими заклинаниями, а сейчас совершенно чистый. И людей нет. Всего несколько мгновений потребовалось, чтобы сумасшедший ветер тоски и страха заморозил меня, я не знала, что произошло, чего ждать дальше и куда себя деть. Оставалось только сидеть, обняв колени, спрятать в складках пыльной мантии лицо и до появления соли в глазах ждать. Конца этого страшного видения, нападения темного лорда или дементоров, смерти - я была уже готова ко всему, лишь бы вынырнуть из этого омута грусти, пусть даже и для того, чтобы уйти в вечную тьму, но вот приход растрепанной МакГонагалл в ночной мантии меня слегка удивил.
          Злая женщина-непонимание вырывала своими стеклянными зубами каждую все еще по какой-то причине теплую клеточку моего тела, заставляя дергаться от пронизывающего холода и ежесекундно спрашивать себя "что происходит?" и не находить вразумительного ответа. Мы молча шли по школьным коридорам, а мое сердце готово было выскочить за пределы этой непонятной вселенной или хотя бы разорваться от неконтролируемого страха перед дальнейшим. Ах, мой милый волшебный мир, скрытый от посторонних глаз, пожалуйста, скажи, что со мной стало?
          В кабинете директора я была первый раз за все школьные годы, и лучше бы меня отправили сюда за побеги в Лес на четвертом курсе, чем сейчас. Я не помню почти ничего из бесконечного потока мнимого подобия объяснений; я не могла это слушать. Всегда воспринимая магический мир, как незаслуженный подарок на все дни рождения вперед, я чувствовала себя в нем серой и алогичной, старалась спрятать все свои восторги в огромную коробку и убрать на антресоль сердца, чтобы даже не вспоминать, а просто наслаждаться данностью. Но сейчас мне казалось, что все обиженные невысказанные восторженные слова забродили за семь лет и превратились в свою полную противоположность, и решили отомстить мне именно сегодня. Ну вот в смысле я умерла пять лет назад? Какое обследование в Мунго, о чем вы говорите? Регистрация в Министерстве? Это из-за того, что я чисто случайно прошла ту Комиссию по учету маггловских выродков, да? Давайте свернем всю эту трагикомедию, позвольте мне всего лишь попрощаться с моей солнечной девочкой, а потом я уйду сама из вашего мира, пожалуйста... Малыши-капли щекочут глаза и щеки, не давая упасть на колени, а синхронный дождь внутри старается смыть все воспоминания раньше, чем это сделает заклятие Забвения. Мусор нежностей за эти годы слипается в огромный ком чувств и душит, пока профессор отправляет меня в больницу, где меня уже, как она пообещала, ждут.
          Где там ваши целители и работники Министерства с палочками наготове? Можно мне забыть все, что было до и после девяносто пятого, и остаться в своих воображаемых родных пенатах навсегда? Степень паршивости сегодняшней непонятно-запутанной ночи определенно зашкалит, если, к о г д а, мне и в этом откажут. Впрочем, у этого чувства вряд ли есть какая-то измерительная шкала, а ручка входной двери в палату, между делом, уже опустилась.

Неосознанно-недоверчиво качая головой, я во все глаза смотрела на заговорившую Меган, стараясь найти в ее словах хоть какие-то ответы. К сожалению, этими бесполезными сейчас предложениями я не могу спастись от зияющей дыры внутри, даже если разбить их на отдельные буквы и,  представив каждую маггловским (волшебные же мне уже нельзя, да?) лейкопластырем, попробовать заклеить рану, соединить аккуратно рваные края друг с другом. Да и как можно залечить что-то внутреннее от залетающего через щели ледяного ветра, если снаружи - холод, бессмысленные слова, парящие в воздухе, насыщенном болью и непониманием?
          - Каждый час? Так ты знала, что они рано или поздно сделают это со всеми магглорожденными, и ничего мне не сказала? - все во мне так и бурлит отказом понимания этой несправедливости, окружающей и давящей на самые больные точки внутри, и если бы количество боли измерялось в килограммах, то весы значительно бы обломились в сторону ко всем сказанным Меган словам. - Так вот почему ты вообще оказалась здесь, в этой мантии, хотя мы только что сидели в сотрясающемся замке.
          Я могу понять Министерство, могу понять даже МакГонагалл, да и вообще всех, кто принимал решение разыграть эту ничтожную комедию с разговорами о моей смерти и внезапном пробуждении спустя пять лет, пусть и не до конца еще разобралась, почему нельзя было просто насильно стереть память и вернуть обратно в родительский дом, словно и не было этих семи лет, наполненных магией. Они все пошли на это, потому что им ясно дали понять, что иначе им не выжить в этом мире, или угрожали им и их семьям, или возможность доучиться последний год была лишь частью какого-то бесчеловечного плана. Но Меган... Она всего лишь студентка седьмого курса и не играет никакой наиважнейшей роли в этой войне, нет никакого смысла надавливать на нее. Меган делала это все сознательно! Сознательно говорила сейчас, что все хорошо, что она может "помочь" мне. А ее слова об официальности! Как будто это ее волшебная палочка уже жгла ей бедро от так отчаянно желаемого заклятия Забвения. И хотя меня едва не вывернуло наизнанку от внезапно накатившего отвращения к себе за такие мысли, я сморгнула слезы и еще раз заглянула в глаза девочке-солнцу.
          - Пожалуйста, скажи, что ты не забудешь меня, - еле слышно выговариваю, чувствуя, как паника зажимает сердце в своих стальных когтях, и протягиваю к моей девочке в лимонной мантии руку. И, мысленно запретив ей нерешительно замереть в воздухе на полпути, переплетаю наши пальцы, словно в напоминание самой себе о том, что так было всегда и так должно продолжаться. Хотя бы еще несколько мгновений, а потом она, возможно, закинет мысли обо мне в самый дальний уголок, и ей будет казаться, что меня никогда вовсе и не существовало. И я даже не закачу сейчас истерику, не буду кричать, что я стану всего лишь замерзшим частым дыханием, лишней запятой в многотомнике ее жизни, и она не проведет ни одного вечера, вспоминая наши планы по нарушению школьных правил и долгие вечера перед камином, наполненные счастливым смехом и верой в то, что это тепло никогда не закончится. Даже если я действительно значу не больше, чем почерневший от огня старый диван, пусть эти шаги до назначенного места станут последней светлой и удивительно мягкой ниточкой, что связывает меня с Меган. И неважно уже, идем мы в действительно пустую комнату или наполненную аврорами, готовыми в любую секунду лишить меня всех волшебных лет - нет ничего лучше, чем провести последние минутки в их магическом мире, крепко сжимая эту родную ладошку.

Эта правда была неправдоподобнее всякого вымысла, но я не могла не поверить Меган. И пускай чувствовала физическую необходимость обвинить ее во всех смертных грехах и в желании сдать меня Министерству, где и сочинили всю эту глупость про воскрешение, а потом сбежать куда-нибудь в районы, знакомые с раннего детства. Побитой собакой на крыльцо родителей - ну и что, там было бы куда лучше, чем в полном лжи таком любимом магическом мире. Только какой-то ужасно слабенький и тихий колокольчик на самом краю обрыва понимания тоненько упрашивал не пороть горячку и посмотреть в эти родные глаза. В них отражалась вся та боль, что приносило мне каждое ее слово; все также, как было всегда, в школе - мы переживали друг за друга, как за себя, копили на сердце шрамы, множили язвы проблем, которые всегда были общими, почему-то мы думали, что так будет легче справиться, если разделить все страдания на два. С самой первой встречи мы всегда и везде были вместе, со страхом ждали взрослой жизни, потому что понимали - всегда так продолжаться не будет, рано или поздно мы должны будем пойти каждая своей дорогой. Но в Хогвартсе мы не могли позволить себе начать отдаляться; вот так и ушли вместе. Только, как теперь оказалось, она из школы, а я - из жизни.
          - Значит, Война уже закончилась? - мои маленькие шажочки по бесконечной пропасти непонимания становятся все увереннее, и с каждой секундочкой я приближаюсь к канатной дороге хрупкой надежды в то, что все слова моей милой Меган - правда, и мне не придется завтра отчаянно просить у далеких звезд, чтобы все сегодняшнее вымелось из головы с помощью их волшебных маленьких посланниц. Но вот последний мостик на моем пути резко пошатнулся, громко всхлипнул и продолжил грустно раскачиваться под действием невидимого ветра, - Но я совсем ничего не помню.
          Наверное, не существует никакого магического средства избавиться от ощущения, что тебя жестоко обманули. И вся иллюзия, что я выстраивала для себя с того самого момента, как открыла глаза среди книжных стеллажей, сейчас болезненно распадается прямо на глазах, открывая все заплесневелые, пахнущие болотом и мерзкими лягушками дверцы, выпуская всех злющих летающих нимф, которые и рады сообщить, что твоя жизнь и не жизнь то вовсе, что все настоящее существует для меня только потому, что каким-то невероятным образом я восстала из мертвых и не превратилась в жуткого вурдалака, пожирающего почки, что Меган не просто самое яркое солнце из всех существующих во всевозможных мирах, а колдомедик в Мунго, и ей уже...
          - Постой, какой сейчас год? - она родилась восьмого января, я бы никогда в жизни не забыла эту дату, даже если эта глупая жизнь прервалась на пять лет, - Тебе сейчас двадцать четыре? - а мне все еще семнадцать, я все еще не закончила школу, я все еще боюсь спросить, как долго я смогу пробыть здесь, прежде чем снова исчезну.
          Смириться с тем, что тебя ударило и убило колонной, а ты даже ничего не почувствовала - это сложно, но, кажется, этот этап уже позади. Мне все еще хотелось забраться в самый темный на свете угол и тихо плакать, пока слезы не вымоют эту мысль из головы напрочь, но пока что я была просто лишена такой прихоти, я не могла покинуть Меган. Не могла, потому что мертвые все-таки просто так не возвращаются навсегда. Я в той же одежде, мне попрежнему семнадцать лет, к тому же я не похожа на одного из тех ходячих мертвецов, что показывают в маггловских фильмах - у меня нет под мантией прогнивших участков тела, честное хаффлпаффское. А тут вывод уже сам напрашивается - я не вылезла из могилы, не дотащила бренное мертвое тельце до библиотеки, где потом только начала соображать. Я действительно вернулась в том виде, в каком и ушла, и это не может быть надолго.
          - И кто-то из вернувшихся уже ушел обратно? - опять переплетаю наши пальцы и не могу отвести глаза от ладони, которую, о Боги, сжимала последней перед смертью. И груз ответственности за то, что ее обладательнице теперь видны огромные вороные крылатые лошади, наваливается как-то неожиданно и резко, хотя в силу последних событий меня бы уже ничто подмять не должно, - Тестралы, точно. Ты не должна была видеть этого. Прости, я так виновата.